Он любил жену.
Не клялся в верности до гроба, не сочинял романтических стихов,
вообще на язык был сдержан. Стеснялся афиширования чувств избитыми
фразами и никогда в компании не говорил красивых тостов в ее честь.

Ее глаза загадочно поблескивали и туманились, как мягкий, влажный
шелк под чуткими руками мастера. Это когда она смотрела в его глаза -
прохладно-ироничные, спокойные, невозмутимые.

Броня невозмутимости, о которую разбивались амбиции
боссов, понты недругов, панибратство случайных приятелей.

Она не то, чтобы знала ее прочность, просто умела сметать эту
смешную преграду легким движением тонких, теплых пальцев.

Она спала, поднырнув под его руку головушкой, растрепанной
пожинанием плодов разрушенных преград и прорванных плотин. Заютилась
щекой в ложбинке между его плечом и ключицей, затихла, прижавшись
телом тесно. Она любила по ночам пить его тепло и силу кожей всегда,
за исключением редких сумасшедших моментов, когда ей хотелось содрать
с него эту тугую, горячую, мокрую кожу. И с себя тоже, как будто
природные презервативы препятствовали желанному растворению
рвущихся друг к другу тел.

Он и она.

Сердце тридцатилетнего мужчины, спавшего со счастливой мальчишеской
улыбкой на лице, вдруг неритмично сжалось несколько раз.
Остановилось. Помедлило. Рванулось вскачь, не в силах опомниться от
испуга и шока. Толкнулось в ребра, потом под горло . Тяжело, с
размаха врезалось в левую лопатку и снова отскочило, сжимаясь в
невыносимом ужасе.
-Господи..., - шепнули похолодевшие губы.
Короткий всхлип..
Стоп. Спокойно. Только не разбудить, не испугать...
Закушенная губа. Глубокий вздох, еще один. Не помогает. Телефон в
двух шагах от кровати. Надо крикнуть. Нет. Без паники.
Пробовать дышать по Бутейко...так. Вроде легче.

Нет. Снова страх - наглый, победительный страх, взявший в союзники
нарастающую боль под лопаткой. Сговорившиеся недужные сволочи
разбивали его всегдашнее умение держать себя в руках вдребезги. Да
хрен вам!

Только ей. Ей одной он разрешал уничтожать камуфляж души,
востребованный дурацкой жизнью.

Боль. Дичайший, животный страх организма, приблизившегося к порогу
агонии. Мягкие волосы жены, теплая щека и утомленные губы спящей
женщины. Еще немножечко потерпеть, ну, еще чуть-чуть. Не шевельнуть
рукой, не вздрогнуть, не заскулить. Светящаяся минутная стрелка
будильника проползла четверть круга. Какой дурак сказал, что смерть
от остановки сердца приходит мгновенно? Грубая изматывающая сволочь -
такая смерть. Из своих грязных инструментов выбрала для него боль и
страх...ничего. Можно еще немножко обойтись без стонов и судорог.
Можно...можно...

Ее разбудит холод под щекой. Она проснется, посмотрит в его
спокойное, застывшее лицо и не поверит.
Он сделал так, что она никогда не поверит.