Муха и Медвед
1. Широкой свадьбе – неба мало.
Давным-давно, когда деревья были большими, воздух свеж, а воду пили прямо из крана, жила-была одна маленькая муха. Все звали её Муха-Целкатухес, потому что не одно насекомое на свете не могло добиться её благосклонности с тыла. Жила она в полном говне в Капотне и была счастлива, так как весь её древний род вышёл из навоза.
Однажды Муха пошла по полю и нашла денежку. Ну не совсем нашла, потому что даже в стародавние времена денежка дуром нигде не валялась. Просто она случайно увидала, как на краю поля настоящий Полковник роет землю. Чтобы не с кем не делится, он закопал там откат с последнего аукциона списанного имущества ВДВ.
Глупая Целкатухес об этом и не догадывалась, но когда Полкан удалился, она, не будь дурой, отрыла его схрон. Обрадовавшись Муха решила отметить это дело по-русски, то есть от пуза. В шаговой доступности она купила выпивон с закусоном и созвала друзей.
В нахаляву налетела туча всяких разных паразитов, и лишь одна пчёлка Апи прибыла не с пустыми лапками. Она подарила мухе липовый мед, богатый на фруктозу и сахарозу, и, расцеловав её словно подружку, пригласила в гости.
Целкатухес поблагодарила Пчёлку и пообещала заглянуть. Сказала она это из простой вежливости, так как всегда старалась облетать улей стороной.
Общага, набитая развратными трутнями и прокоммунистическими трудоголиками давно положила глаз на девственный тухес. Трутни сулили Мухи медовые блаженства, для которых и создан наш подлунный мир, ибо рожденные из навоза в него и уйдем.
Трудяги, не меньше Трутнев желали прислониться на ночь к целомудренному седалищу. Они говорил, что после смены это просто продиктовано трудовой необходимостью. Работяги считали анальные игры наилучшей стимуляцией трудового процесса и уповали с их помощью достичь в светлом завтра полного торжества труда.
Апина Матка, слывшая поборником групповых оргий, не раз присылала Мухе приглашения на секс-вечеринки с фуршетом из медовухи и Маточного молочка. А куратор улья Медвед передал через своего чиновника Мелифа предложение:
– Мол, кое-кто из власть имущих готов озолотить Муху дефицитной узой, хлебиной и медвяной росой всего за одну ночь.
Но правильная двукрылая блюла свой тыл и отказывалась от блуда даже за вознаграждение.
В разгар застолья прилетел на голубом вертолёте голубой паук в голубом берете. Звали его Архан ибн-Терафоз, а служебное погоняло было Полкан. Он был старый и страшный, как эта сказка, и имел такой же добрый конец. Архан Паук молча взял муху за шкирку и отволок в уголок совмещённого санузла. Ухмыляясь, он оголил её мягкое место и запустил туда сразу все восемь щупалец.
Лишившись чести, муха завопила от боли и возбуждения в рифму:
— Дорогие гости, помогите! Паука-злодея замочите, или хоть в ментовку позвоните. Я ж кормила вас, и поила вас, не покиньте же меня в столь трагичный час!
Но гости не смели даже пикнуть. Они знали, что Архан настоящий Полковник со связями в высших чиновничьих сферах и криминальном мире. Испугавшись, все букашки разбежались по углам, и попрятались по щелям. Улетела даже пчёлка Апи, потому что она брезговала прикасаться к чему-либо после старого ибн-Терафоза. Похотливые тараканы заползли за унитаз и подглядывали оттуда с вожделением, а один хитрый Жук встал за Пауком в очередь.
Но тут вдруг явился маленький комарик с большим хоботом. Комплексуя из-за своего малого роста, он был по-жизни очень злым и упёртым. Комар ежедневно качал жало тяжёлой гирей и лёгкими анаболиками, чтобы красоваться своей развитой конечностью перед всем роем. Крикнув:
— Это я – Эдичка, он слёту проткнул пауку глаз.
Насильник рухнул сразу на все колени и, моля о пощаде, пустил слёзу из оставшегося ока. Но неумолимый Комар вывернул ему последний глаз, и натянул на кончик паучьего брюшка. Выпив у ослепшего старика всю кровь, он насытился и не стал трогать бывшую Целкатухес.
Затрепетав крылами, спасённая Муха бросилась поздравлять и целовать победителя. На радостях, она забыла прикрыть свой голый и красный от позора зад.
Как и все Эдик очаровался её нагой попкой и, увидав накрытый стол, решил одним выстрелом убить двух зайцев в одном флаконе. Он предложил Мухе сыграть в свадьбу, не отходя от кассы. Таким образом, триумфатор хотел и рыбку съесть, и грохнуть пару косых без лицензии. То есть выпить, закусить и овладеть красавицей на шару, и без штампа в паспорте.
После утраты тыловой девственности, Мухе терять было нечего. Скрепя сердцем, она согласилась на эдакий Шварцкопф с кондиционером.
Тут разом повылезали все блошки, букашки и козявочки. Они сразу сообразили, сократить у Мухи в кликухи две устаревшие буквы, и стали называть её попросту: Цекатуха. Насекомые принялись хором славить подвиг Молодца и поздравлять молодожёнов.
Простые двухвостки, земляные черви и вострые на язычок гниды от сохи радостно заорали частушки. Их добрые бесхитростные сердца искреннее любили муху и желали любить ещё сильней, и это всё отразила их народная поэзия. Задорно подтрунивая, они участливо вопрошают о самочувствие мухи, и лёгко флиртуя ставят Евросоюз на место:
Муха по полю пошла
За деньгой богатою,
Сзади девочкой была,
Целкою жопатою!
Опы! Опы! Плева на две жопы!
Муха – добрая душа
Пир горой устроила,
А гостями всем не спеша
Глазки с попой строила.
Опа! Опа! Съешь кабан укропа!
Была муха – Целкатухес,
Целочку – хорОнила
Теперь стала Цекатуха,
Попу – проворонила.
Опа! Опа! Не болит ли жопа?
То Полкаша – молоток,
Хобот из бамбука,
Ей по самый вороток
Засадил без звука.
Опа! Опа! Не будь – Пенелопа.
А потом уже сама
В открытую калитку,
Муха в гости всех звала,
Так дай нам, инвалидка!
Опа! Опа! Не пыльная работа!
Предоставь скорей задок
Всем, кому он глянется,
И жучку, и червячку,
И гниде с каракатицей!
Опа! Опа! Мы тебя нон-стопом!
Комар Мухи хер чо дал,
Подорожник с мятою!
Но в сожительницы взял –
С задницей помятою.
Опа! Опа! Слава идиотам!
Пока от счастья хрюкала
Всю целочку пропукала.
Теперь пусть кукарекает,
Про вазелин с аптекою!
Опа! Опа! Будет нашей жопа!
Опа! Опа! Выкуси Европа!*
*Николай Васильевич Корнейчуков услышал эти частушки, прогуливаясь в голодном 1924-ом году около сытной свадьбы на губернской помойки. Сын Левенсона издал по мотивам этого фольклора свою версию «Мухиной свадьбы», вынудив Конашевича проиллюстрировать бессмертное произведение. Корнейчуков, кстати посаженный отец Капричука с Прозы Ру. — Прим. литературного критика в пятом поколении Гаврилы Виссарионовича Белинско-Чернышевского.
На свадьбу позвали оркестр, а вместе с музыкантами просочилось пол-улья во главе с Маткой и ещё целый рой холявщиков. Зато на празднике всё было, как у людей, и не хуже чем у других.
Гости танцевали, отгадывали шарады и веселились. Сороконожке отдавили половину ножек, а у пьяного Скорпиона спёрли жало. Червяк, Шелкопряд, Улитка и Гусеница пытались устроить в клозете групповуху, но лишь подоспевший Палочник показал квартету настоящее свингерство. Черная Вдова и Мертвая Голова по очереди забавлялись со Сверчком, Шмель с Оводом, а Муравьиный лев Верабук с Термитом-трансвеститом. Рак поставил Божью Коровку своим именем, а Медведка осквиртала Сколопендру.
Жук Рогатый приревновал ночную Бабочку к Клещу, а Саранча с Цикадой не поделили Кузнечика. Трудовые пчёлы сцепились с Трутнями за очередь к Матке, и пока они спорили к ней подлез брат со стороны жениха, Москит. Рой Дрозофил наехал на Блоху и отнял у неё новенькие сапоги на шпильке от Левши. Богомол зажёг рок и раздавил Клопа, а одна грязная Вша от души блеванула на Моль залётную. И началось.
Слово за слово, жалом по столу. Жук дал оплеуху Клещу, а за того впрягся Таракан, за Блоху – Оса, а за Клопа – Трубковерт с Мурашами. И понеслась месиловка. Моль свистнула на подмогу всю свою бригаду, а хмельному Махаону, вообще было всё равно с кем махаться. Мухе разбили одно пианино, два стула и кучу посуды, Кузнечику – скрипку, Стрекозе – очки, а Долгоносику – шнобель.
В общем, славно время провели, и свадьба удалась на все сто. Отгуляв медовый месяц, насекомые сдали пустые бутылки и ещё неделю похмелялись, а потом заложили хату и гуляли до самых холодов.
Когда выпал первый снег и кончились последние деньги, гости начали расползаться. Первым соскочил Эдик. За спиной и жопой у сожительницы, он склеил фасонистую Стрекозу. Она рисовала себе глаза на пол головы, кусалась во время оргазма и была в два раза стройней, и моложе мухи. Сладкая парочка упорхнула на Юга, сняв со спящей Цекатухи последнюю ночную рубашку.
В канун рождества к Мухе вломились менты и судебные приставы, от неё сбежал последний Таракан. Она залилась горючими слезами, и служивые её пожалели, и не стали сдавать на смиренное кладбище. Выселив двукрылую из Капотни, они свезли её в тёмный лес и, справив мужскую нужду, отпустили подобру-поздорову.
Замерзая от холода, Муха-горюха долго блуждала по чаще, пока не вышла к реке. В ночной темноте она провалилась в прорубь, но тут сказке не конец, потому что в воде жила волшебная рыба Елец.
2. Теремок с джакузи.
Только Рыба открыла пасть, чтобы сожрать Муху, как та потребовала исполнения последнего желания. В святочную ночь Елец не посмел нарушить традицию, и Цекатуха попросила:
— Пожалуйста, не жуй меня медленно, а проглоти быстро и безболезненно, но сначала выслушай историю моей жизни.
Слушая злоключения насекомого, чувственная Рыба хорошо представила проникновение восьми щупалец и расплакалась. А в конце истории, к потере последнего Таракана и Капотни, вода в реке стала солёной, как в море, омертвленном евреями. Пожалев глупую двукрылую, Елец не стал её кушать, а одарил смекалкой, денежкой и компасом, чтоб не плутать. На прощание Рыба не удержалась и хвостом шлепнула, любя, Цекатуху по попе, и та мухой вылетела из проруби.
Не чуя под собой ног от счастья, Муха взяла курс на огни большого города. Враждебный Урбан встретил её агломерацией и пальбой фейерверков. Искры бенгальских огней обжигали крыла, ёлочная иллюминация – слепила, и она чуть было не разбилась при посадке.
Поимев смекалку, Цекатуха не стала пропивать денежку с букашками и козявками. Она решила купить на окраине недвижимость и жить с ренты. Для подбора терема умная муха заручилась поддержкой целого пентакля риэлторов. Один был белый, другой – серый, третий – голубой, четвёртый – красный, а последний – афророссиянин, зачатый во время Олимпийских игр в Лужниках на последнем ряду сектора Е.
Разномастные спецы не смогли сговориться между собой и вырезали своих посредников. Сопровождая сделку, они стучали друг на друга почём зря. В итоги Муха кинула по-уму всех маклерюг и добросовестно приобрела терем по себестоимости.
На новоселье она пришпилила к стене фотографию любимой Есении Общак и открыла игристое шампанское. Только Цекатуха чокнулась с портретом кумира, как в тереме нарисовался Эдик. Он долго пищал прощенье и ещё дольше жаловался на подлую суку-проститутку Стрекозу. Очкастая стерва бросила бедного Комара-героя и перекочевала в койку к зажиточному Мурашу.
Добрая Цекатуха простила своего засранца, но винца не налила: не по Эдьки шапка пенного Цимлянского. Будучи уже умной, она за право проживания возложила на него обязанности мажордома.
Вслед за Комаром-пискуном прибежала Мышка и спрашивает:
— Кто в тереме живет?
— Я, Муха-умнуха, да, Комар-пискун. А ты кто?
— Я Мышка-норушка-погрызушка.
— Ступай к нам жить, будешь нам домработницей. Не будешь больше норушкой, а будешь достойно жить, как человек с большой буквы. Мы тебе выделим тёплый полуподвал с оконцем на солнечную сторону во второй половине дня. Только прогрызи во дворе колодец, а в соседних амбарах дыры. Будешь нам зёрнышки таскать и ржаные клецки печь, да дом прибирать.
Стали они втроем жить, но Муха своего Пискуна даже не ревновала. Мыха работала от зари, до заката, да и вообще была серая, как ментовская форма.
Долго ли, коротко ли, но Погрызуха выработала колодец. Эдик подрядил евромолдаван, и они провели в терем водоевропровод и поставили еврованну из европластмассы.
Довольная муха велела домоправителю прогнать мигрантов по-умному, не заплатив. Комар так и сделал пригрозив гастарбайтерам жалом и ментами. По доброте душевной, он всё же дал на дорожку немного ржаных клецок одной молдавахе за красивые глаза и её гибкость.
Тут как раз прискакала Лягушка и осведомилась:
— Кто в тереме живет?
— Я, Муха-умнуха и Комар-пискун, да Мышка-погрызушка. А ты кто?
— Я, Лягушка-квакушка.
— Ступай к нам жить, будешь нам утром – прачкой, вечером – горничной, а ночью шлягеры квакать.
Лягуха согласилась не думая, и стали они жить вчетвером. Лягушка сделает постирушку и бадузан в ванне готовит для Мухини. Подражая любимой Есении Общак, Муха часами мастурбировала и медитировала в джакузи. А Лягушка-душка, тёрла её нежной греческой губкой и квакала серенады о вечной любви.
Потом прибежал Зайчик и спрашивает:
— Кто в тереме живет?
— Я, Муха-умнуха и Комар-пискун, и Мышка-погрызушка, да Лягушка-квакушка. А ты кто?
— Я Заюнок-кривоног, по горке скок.
— Ступай к нам жить, станешь нам курьером и будешь свой угол иметь.
Стали они жить впятером. Заяц прижился, по магазинам лётает, счета оплачивает, да прессу свежую доставляет. Сдачу не присваивает, чаевых не клянчит. В свободное время дрожит себе в своём уголочке, и только и ждёт, когда его пнут, мимо проходящие. Хороший Косой работник!
Тут на теремок вышел Волк-зубами щёлк и интересуется:
— Чей домок-теремок? Кто в нём живет и кто крыша?
— Мой теремок! Я – Муха-умнуха, а со мной живут Комар-пискун, Мышка-погрызушка, Лягушка-квакушка, да Заюнок-кривоног. А ты кто?
— Я волк-зубами щёлк.
— Ступай к нам жить, будешь нашей крышей.
Стали они жить вшестером. За харчи и каптёрку Волк стал теремок охранять. Если какая-нибудь Вша или Моль залётная приближалась, лютый Волчара гонял их, почище любого пса дворового.
А тут на ловца и лиса бежит, да спрашивает:
— Чей домок-теремок? Кто в тереме живет? Не сдаётся ли комната?
— Мой домок. Я, Муха-умнуха, а в тереме ещё прислуга живёт: Комар-метр дю-пале, Мышка-стряпушка-уберушка, да Лягушка-душка на все лапы мастерушка: она и постирушка, и квакушка-клавиатурное сопранушка, и факушка-бисексуалюшка, но за отдельную доплатушку. А ещё Заюнок-кривоног-подай-принеси и улучшатель настроения, да Волк-зубами щёлк-охрана вневедомственная. А ты кто?
— Я Лиса-краса, рыжие волоса.
— Ступай к нам жить, сестрица-голубушка. У нас как раз просторные апартаменты с видом на сказочный лес сдаются. Полный пансион со шведским столом, джакузи с эротическим массажем, беде, все дела. Зайца, как пнёшь, потом целую неделю хорошее настроение держится. Цена низкая, предоплата всего за год, а сервис пять звёзд.
Лиса подумала, что ей лучше не найти и, сторговав 5%, заплатила вперёд за квартал. Стали они жить всемером и горя мало. Все свои обязанности туго знают, у мудрой Мухи не забалуешь. Волк с Комаром как-то четушку квакнули и Квакушку трахнули, по пьяному делу. Памятуя, что семь бед – один ответ, собутыльники до кучи Зайцу морду начистили, так они потом неделю гальюн драили без обеда.
У лисы от клиентов отбоя не было, потому что в рыжей красавице было замечательное сочетание цены и качества. А когда рядом Моль и Саранча начали возводить хибары, Волк сразу пустил конкуренту красного петуха.
В общем, не жизнь в теремке, а малина с ежевикою, но скоро сказочке конец, пойду-ка, да посикаю. И советую людЯм последовать примеру, потому что впереди ужасы без меры.
3. Сладкий запах свободы.
Гадкая Саранча стукнула на Муху в налоговую. Оттуда прилетел пузатый Шмель, но умная Муха договорилась с ним полюбовно. Тогда подлая Моль подучила Саранчу накатать телегу в улей. Пчелы налетели всем скопом сразу, так как Мухин зад был для них мёдом намазан.
Заглянув в её карман и в окна терема, они пришли в возбуждение и зажужжали:
— Чей домок-теремок? Где правоустанавливающие бумаги и финансовая отчётность? Кто в тереме живет без прописки?
Тут выскочил Волк – зубами щёлк и половину межведомственной комиссии, как ветром сдуло.
Оставшиеся в живых пчёлы наябедничали своему куратору Медведу. Тот снял с улья пенки с прополисом, и попёр на терем. Двухголовый Мутант так заорал, что в строение все стекла повылетели:
— Чей домок-теремок? Кто в тереме живет?
— Мой теремок, а я, Муха-умнуха. Со мной тут живут Комар-пискун и Мышка-погрызушка, и Лягушка-квакушка, и Заюнок-кривоног, и Волк-зубами щёлк, да Лиса-краса. А ты кто?
— Я вам всем пригнетыш.
Сел медвед на теремок и раздавил его вместе со всеми животинками. Спаслись только Муха да Комар.
Лишившись тёплого места дворецкого, Эдичка осерчал и бестрашно бросился на двухголового. Да где там, у того шкура – импортная, жалонепроницаемая. И улетел Комар не соло нахлебавшись, искать на обед какое-нибудь иное теплокровное, коих с каждым часом на земле оставалось всё меньше и меньше.
А медвед пленил Цекатуху и отнёс в свою берлогу. Всю зимнюю спячку Муха работала на него вентилятором. Махая без устали крылами, она прочищала ему уши, дабы зверь лучше слышал, кто и что про него болтает, и щекотала ноздри, чтоб он чихал на всех.
По весне Медвед сдал за медок Цекатуху с обвисшими крылами в сексуальное рабство в улей. Первой ей завладела Матка, потом прихвостни Трутни, а когда муха потеряла привлекательность, то её сбагрили рабочим пчёлам. Так в сказке была стёрлась грань промеж руководства и пролетария. В отличии от Матки, трудоголики не потчевали Цекатуху ни пергой, ни обножко. Вместо четырёхразового питания, они давали ей раз в день махонькую пайку пчелиного подмора. Рабочий класс пользовал её и в хвост, и в гриву, посменно, и она быстро поизносилась. Муху совсем прекратили кормить, а когда она из дивной услады превратился в чёрную дыру, то просто выкинули на улицу.
Муха вернулась в свою родную кучу, но пока она странствовала, весь её навоз, богатый витаминами и минералами, разворовали. Чтобы скрыть следы правонарушения, злоумышленники насрали на место преступления. Но Цекатуха этого не заметила и живёт себе припеваючи в чужом низкокалорийном дерьме.
Мухе кризис – не беда, над Кремлём горит звезда, она красненьким блестит, а под нею вождь лежит и петюкать не велит. На развалах теремка прорастает лебеда, а вокруг, на диво, поднялась крапива. В колодце сдохла рыба Рыбец, а в тайге был пойман последний Писец и всем сказкам пришёл полный конец.
Автор благодарен за помощь К. Чуковскому и
некоторой части русского народа,
а также И. Мельникову за оправку коренной поэзии.
© Лев Верабук, левый берег Москвареки, декабрь 2008 года.
