Синие кровли, голубая черепица и зелень, зелень, зелень. Дин здесь давно, но все никак не привыкнет: учится, работает, провожает домой любимую девушку. Но сегодня день особенный – единственный в году.

- У тебя в первом задании что получилось? – выбегает из дверей школы Скин.

У Скина, блондина со светло-карими глазами, кличка Хед, потому что голова здоровая и коротко стриженная. Но Дин никогда так его не зовет: в памяти рождаются неприятные ассоциации. Какие? А он не помнит, вернее, сильно убеждает себя в том, что забыл.

- А задание какое?

- Ударение: твОрог или творОг?

- И так, и так можно.

- Просили одно что-то выбрать.

Дин резко останавливается.

Сегодня в магазин нагрянула проверка, долго дышала перегаром в перевернутую верх тормашками декларацию, сперла бутылку водки и ушла. В бланке ответов на экзаменационный тест не хватило клеточки. Маринка надела эти жуткие джинсы с заниженной талией...

Господи, неужели снова началось?!

- Ты чего встал? Пойдем, - тычет его Скин.

Дин обливается потом: то ли испугался, то ли, действительно, температура резко скакнула. В Городе всегда двадцать пять градусов – самые комфортные для него. Для Скина термометр отмеряет девятнадцать, а для Маринки – тридцать. Они никогда не задумывались почему, наверное, боялись, что волшебство исчезнет. 

Зелень бледнеет сочность июньской листвы сменяется пыльным серо-зеленым. Наверное, тому виной освещение: ни облачка, но небо уже не синее, а белесое, будто кто-то заслонил его полупрозрачной пленкой.

На перекрестке из единственной невысохшей лужи их окатывает грязью с головы до ног. Ржавая «десятка» срывается с места с такой скоростью, будто боится не успеть на свалку.

На Скине внезапно возникают нелепые шаровары и кожанка.

Из окон ближайшего дома раздаются крики и брань, вылетает бутылка, с громким «чпок» разлетается по асфальту.

Лязгнув, тормозит монорельс, из него высыпают китайцы с клетчатыми сумками. Вдалеке молдаванская семья общими усилиями стряпает многоэтажку.

Черепица уступает жестянке. Ветер доносит запах неубранной помойки.

- Стоп! – орет Дин. – Не хочу!

Знойно. Усталое солнце жаром бьет по голове. Воздух плывет над бетоном. В лицо дышит выхлопная труба исплеванного грязью Камаза...

- Ты чего? – не понимает Скин.

- Ни шагу дальше! Ты в Город как прибыл?

- Не помню.

- Все не помнят, а все-таки?

- Шел-шел и пришел.

Дин кивнул:

- Вот именно, а сейчас мы идем-идем и придем обратно!

Скин закашлялся.

- Ты по сторонам посмотри, ничего не замечаешь? – настаивал Дин. – Мы же в Теплом стане, на перекрестке трех дорог! Вон рынок, а вот автовокзал...

- С чуурками, - странно растягивая гласные, проговаривает Скин.

Дину показалось, что друг стал приземистее, зато кулаки увеличились:

- Здесь еще Петр обозам останавливаться запретил, ну, вспоминай, крыса фашиствующая!

- Запретил, потому что в Теплом Стане ветры бушуют постоянно. Чтобы не простужались торговые люди, - Скин снова высокий с чуть большеватой лысой головой.

- Да, черта с два! Его же Тихон предупредил: перекресток дорог; перекресток ветров; коли заснешь, неизвестно где проснешься; если идешь, непонятно куда выйдешь. Если пройдем еще, пути обратно не будет!

- Бррр, - затряс головой Скин.

- Куда мы с тобой направлялись?! Вспоминай!

- На Север.

- Значит, просто пойдем на Юг.

- Сейчас уже не вспомнить, кто первым предложил кинуть «вход» в дневном переходе от Московии. С тех пор как Александрийская библиотека горела трижды, некоторые уникальные документы в нашем и не только измерении утеряны безвозвратно.

До нас дошли только обрывки записей речемодуляторов, переведенные лишь наполовину. Утверждать же точно мы можем только то, что на рубеже тринадцатого века до эпохи Желтого Кабана, между эрой Водотолкателей и трехсотым годом Тигра был переброшен «мост», породивший раздвоение межвременной дисфункции, названной в простонародье «Город».

«Город» стал отдельным измерением вне пространственно-временной петли. Люди в нем не рождались, а выпадали из сопредельных измерений.

Легенды о «Городе» сохранились у множества примитивных культур в основном в виде религиозно-мифологического эпоса, и со временем мутировали в представлении людей в некое постсмертное обиталище, называемое Раем или Эдемом.

Естественно, что с течением времени, стремящаяся к власти «могучая кучка» выдвинула идею о существовании «Антигорода», тезис о котором прочно занял место в религиозных верованиях примитивных народов.

На этом предлагаю закончить нашу лекцию, вопросы есть?

- А как же беременные или они не могли попасть туда ни при каких условиях?

Учитель с трудом  скрыл улыбку: студентка ожидала первенца и не могла обойти эту тему.

- На выпавшего из временной петли человека не действует время. Он не стареет и не взрослеет, он постоянно живет в одном и том же мгновении. Исходя из этого, ваша гипотетическая беременная такой бы и осталась.

- Ой, - женщина вздрогнула и погладила живот. – Ни-ког-да...

- Но ведь это равносильно смерти! Как можно жить, не развиваясь? – подали голос откуда-то с галерки, учитель так и не смог понять кто именно. – Зачем он вообще нужен?

- Для отдушины. Даже вам иной раз хочется остановиться и разобраться в себе, не обращая внимания на неумолимый круговорот жизни, что уж говорить о жителях эры Водотолкателей? Ведь «Город» вовсе не ловушка, туда приходят только по собственной воле.

Больше вопросов не возникло, ученики молча вставали и покидали аудиторию. Антишумовая защита была снята и в класс проникло щебетание птиц и шум близкого космопорта.

Почти над куполом школы пролетел челнок – опять курсанты баловались. Учитель подумал, что нужно сформулировать жалобу на академию Космоса, но лишь махнул рукой: в конце концов, где бы они сейчас были, если бы не Королев и его стрижики.

Пусть летят, птенцы эры Рассветной звезды трехсотого года Тигра.

Синие кровли, голубая черепица и зелень, зелень, зелень. Но сегодня особенный день – единственный в году, когда сбывается все, что захочешь.