|
|
Жертвоприношение. ч. 5
5
Постояв в нерешительности, не зная, что ему делать дальше, он вдруг вспомнил, что собирался еще раз зайти в храм, и направился к дверям.
Странное дело, подумал Андрей, входя в церковь, ему уже не казалась эта дверь чем-то давно позабытым, он взялся за ее ручку так, будто делал это каждый день на протяжении всей своей жизни. Он даже, наверно, мог бы с закрытыми глазами вспомнить все ее характерные особенности – какое-то особенное тепло бронзовой ручки, на которой запечатлелись все чаяния и надежды тысячи людей, бравшихся за нее. А также мягкое поскрипывание массивного створа, внушавшее доверие к тому, что он оберегает.
В самом храме почти никого не было в это время, не считая свечницы, тихо сидевшей в своем свечном закутке. Массивные стены храма совсем не давили на Андрея, не действовали на него угнетающе, а напротив, придавали ему уверенность в защищенности, воскрешали в нем давно позабытое чувство, когда он пребывал в своем безмятежном состоянии в утробе своей матери.
Андрей купил еще одну свечку и направился с ней к специальному подсвечнику, чтобы поставить ее за упокой своих родителей и бабушки Кати, которую он так и не смог похоронить, так как в это время отсутствовал в городе.
Он переходил от одной иконы к другой, и ему совсем не нужно было объяснять, чей именно образ изображен на той или иной иконе. Он обратил внимание на то, что никто из святых не смотрел на Андрея в упор, а все отводили глаза свои немного в сторону, но в то же время, чувствовалось, что они все обращены именно к нему, и видят лишь его одного. Он вспомнил отца Владимира, который так же, объясняя ему сакральные вещи, не смотрел на него в упор, да и юродивый Серёженька, тоже, смотрел как-то сквозь него, отчего становилось как-то не по себе, и смысл, им сказанного, пробирал аж до костей. Все они, осознал Андрей, люди Божьи, призваны просвещать нас темных духовным светом, а не поучать земными мудрованиями. Они избранные, и отец Владимир, и Серёженька.
Подойдя к большому прямоугольному подсвечнику, над которым возвышалась большая икона с изображением распятого Христа, он сразу почувствовал, что это именно то самое место, где люди оплакивают своих близких, по исходящему от этого места особому запаху – запаху скорби. Андрей вставил свою свечку в подсвечник, перекрестился и тихонечко произнес: «Упокой, Господи, души рабов твоих: Владимира, Михаила, Катерины и Ксении».
Откуда же во мне такая набожность – размышлял Андрей, выходя потом из храма и направляясь к дому. И откуда я могу всё это знать – эти привычные ощущения, то, когда именно надо креститься, да и про свечку мне тоже никто не говорил. Неужели во мне говорят гены моих предков.
Андрей всю свою сознательную жизнь как-то не придавал особого значения этому и только сейчас вдруг основательно смог прочувствовать, что он принадлежит к старинному священническому роду Введенских, своими корнями уходившему вглубь веков. Правда, на деде, погибшем в 45-м под Дрезденом, священническая династия оборвалась. Трудно сказать, почему отец Андрея не пошел по стопам своего отца, то ли сам не захотел, то ли его отговорила его мать, бабушка Катя, но, тем не менее, факт остается фактом, отец Андрея священником не стал. Похоже, баба Катя одна за всех молилась. Ведь это благодаря ей в их семье всегда знали о всех церковных праздниках, а некоторые из них, такие как Рождество, Крещение и Пасху, даже отмечали. Правда, скромно, и не привлекая этим внимание соседей. Лишь сейчас, побывав в храме, он стал ощущать в себе связь с предками и свою принадлежность к роду. Андрею только сейчас стало понятно, почему отец Владимир называл бабушку Катю матушкой Катериной, и почему он к ней, как ему показалось, относился с подчеркнутым уважением – видимо, его деда, в прошлом священника и супруга бабы Кати, в этой церкви хорошо помнили и чтили память о нем.
Но, похоже, Бог не забыл их род, теперь вот и его, Андрея, призвал к служению Ему. При этой мысли Андрей крепче прижал к груди пакет с иконой.
Получается, что этот Николай Николаевич был не такой уж и случайный заказчик, ведь, если бы не он, то я бы еще не скоро пришел в церковь, и, как знать, может быть, вообще никогда бы не пришел. Хотя Серёженька сказал, что они с отцом Владимиром ждали моего прихода, а блаженному такие вещи дано знать. Стало быть, в любом случае пришел бы, только получается, что благодаря господину Авдееву это произошло быстрее. Или все-таки вовремя? Вот уж воистину – неисповедимы пути Твои, Господи.
Андрею теперь уже больше не казалось, что он одинок, и что в этом мире никому не нужен ни он сам, ни его дар художника. Напротив, он чувствовал, что с каждым мгновением становится ближе к стенам храма, к его атмосфере, что становится сопричастным его таинству.
Обратно домой из храма Андрей возвращался всерьез погрузившись в мысли об устройстве жизни на земле, да и вообще во вселенной. Думая о том, как в ней все закономерно и нет никаких случайностей. Одно плавно вытекает из другого, и что над всем этим стоит невидимый Управитель, и всё делается по Его Слову. И Он все видит и всё знает, чему когда начаться и когда закончиться, чтобы началось другое, и всё происходит в свое время, и нет никаких сбоев и неполадок в Его сложном механизме, обеспечивающим общую гармонию мироздания.
Проходя по аллее парка, мимо зеленеющей травы и пахучих кленов, он увидел, как двухгодовалый карапуз, которого вывели в парк погулять, сжимая кусок булки в своих маленьких ручках, пытается догнать голубей, чтобы их покормить. Но глупые птицы взлетали при каждом его приближении и отлетали от него на несколько шагов. А мамаша, выгуливавшая малыша, издали давала ему советы – Славик, не пугай голубок, видишь, они тебя боятся, брось им булку и отойди в сторону. За голубками нужно издали смотреть. – Но малыш и не думал ее слушать, он упорно пытался накормить голубей сам.
Андрею сразу вспомнилось его детство, когда его, двухгодовалого карапуза, баба Катя приводила сюда же, в этот парк на прогулку, и как они вместе с ней кормили голубей. Память воскрешала и его первые неуклюжие шаги, и то, как он рано, лет с двух начал читать. Точнее еще пока не читать, в два года он только выучил алфавит. Годам к трем он уже мог читать слова, но смысл прочитанного у него в головке не оседал – все силы уходили на то, чтобы прочесть слово, поэтому пересказать своими словами прочитанное он уже не мог. А вот уже ближе к пяти годам он не только мог прочесть, но и пересказать прочитанное, при этом умудрялся еще и обогатить тот или иной прочитанный образ, придуманными им на ходу дополнениями, которых не было в тексте. Все это забавляло взрослых.
Научившись читать, он стал читать запоем. Андрей первым делом прочитал все детские книжки, которые нашел в большом книжном шкафу с застекленными створками, на нижней полке, специально отведенной для них. «Доктор Айболит» и «Мойдодыр», «Дядя Степа» и другие, которые приносили ему его родитетели – все это было им проглочено в мгновение ока. Но, как подметила баба Катя, хотя Андрея и забавляли герои этих книжек и их приключения, в целом же, он оставался к ним равнодушен. Она была права, Андрей каким-то своим детским чутьем чувствовал какую-то надуманность в тех рассказах, какую-то фальшь, хотя и фальшь забавную, но совершенно пустую, не оставляющую о себе никаких мыслей, кроме рифм, крепко оседавших в памяти. – «а лисички взяли спички, к морю синему пошли – море синее зажгли», или «Айболит, Айболит, у меня живот болит».
А вот к сказкам Андрей проявил больше интереса. Тот мир сказочных образов, который ему предлагали «Колобок» и «Курочка ряба», «Царевна лягушка» и особенно «Василиса Премудрая», поглощали его полностью. Это был его мир, говорящий языком, понятным лишь ему – маленькому Андрею. Он уходил в него с головой, он не только следил за происходящим, но и искренне сопереживал героям этих сказок. Он жил этими героями, и жил вместе с этими героями в их мире и одновременно в своем мире и ему там было очень уютно. Воображение рисовала ему сказочные картины, в которых жили его герои.
И все бы ничего, но это путешествие в мир сказок сделало его совсем другим, не таким, как прежде. Исчезли его прежняя игривость и непоседливость, он стал молчаливым, задумчивым, но не замкнутым. Он так же охотно откликался, отвечал на вопросы, сам порой что-нибудь спрашивал, и все же чувствовалось, что его рядом нет, он отсутствует, находясь в этот момент далеко, где-то в своей сказке. Если раньше он с радостью бежал смотреть свои мультики по телевизору, то однажды, посмотрев очередную рисованную сказку, он, разочаровался в мультипликации окончательно и больше к телевизору не подходил, как бы его не звали родители. Сейчас Андрей понимал причину – просто те образы, которые предлагали мультипликаторы, не совпали с теми, что рисовало ему его воображение. А тогда он не стал вдаваться в размышления на эту тему, а просто взял цветные карандаши и стал сам рисовать то, что считал нужным, и это занятие увлекло его еще больше, чем чтение книг.
Потом это куда-то все ушло и его сказочный мир образов, и само понимания мира через эти образы. Впрочем, кое-что осталось, и именно эти крупицы позволяют ему восстановить прежнюю связь с миром его детства.
Теперь, после разговора с отцом Владимиром, он понимал, что дети, которым дано, в отличие от взрослых, слышать Бога, и которые, подобно иконе, являются связующим звеном между своими родителями и Богом, избраны Творцом, чтобы донести до взрослых Слово Жизни. Что они всегда являют собой пример чистоты и непорочности Царства Божиего, или своими болезнями умоляют своих родителей подумать их об ответственности за свои дела перед Ним, перед Богом.
Когда Андрей пришел домой, он еще находился под впечатлениями этого дня. Господин Авдеев со своим странным заказом, разговор с отцом Владимиром, юродивый Серёженькой, дед священник – все это переплелось в его сознании радужным соцветием, из которого вырывалось ярким всполохом то один персонаж, то другой. Но образ деда священника, в конце концов, пересилил все остальные образы, и теперь остался только он один, заслонив собой все остальные.
Ведомый теплым воспоминанием о своем деде, которого никогда не видел, но много слышал о нем от бабы Кати, Андрей достал из книжного шкафа Библию, оставшуюся от деда. Собственно, это была их семейная реликвия, передававшейся по наследству. Андрей держал в руках настоящий раритет, датированный 1538 годом. Еще отец ему рассказывал, что эту Библию подарил в середине XVI века на Пасху одному из их предков сам митрополит Московский и Всея Руси Макарий, когда их предок служил в Звенигороде настоятелем собора, и теперь эта Библия была семейной святыней. От изрядно потертого и потрескавшегося в некоторых местах, кожаного переплета исходили флюиды чего-то вечного и незыблемого, давно утерянного и сохранившегося только в этом весьма внушительном фолианте.
Он раскрыл ее пожелтевшие от времени страницы, еще пахнущие свечным воском и ладаном. Глаза пробежали по церковно-славянскому шрифту, и Андрею почудилось, что он слышит и бас дьякона, читающего молитву, и завораживающее пение церковного хора, и задумчивый перезвон колоколов.
Соприкосновение с временами почти былинными, помогло расширить его внутреннее видение, и теперь он себе намного четче мог представить время, в которое жили Авраам и Исаак и место, в котором разворачивались те трагические события.
Андрей стал читать Библию с самого начала, стараясь вникнуть в незнакомый ему и, в тоже время, такой родной и понятный старославянский язык. Поначалу у него это плохо получалось. Глаза то и дело спотыкались на непонятных буквах, словах, он путался в ударениях, от чего зачастую менялся сам смысл слов, да и смысл отдельных фраз не всегда доходил до него. Хорошо, что он сам текст Библии, по крайней мере первых ее глав, знал довольно неплохо по современному переводу, и это помогало ему ориентироваться в церковно-славянском шрифте.
Вдобавок ко всему, его отвлекало восприятие того времени, когда была написана эта библия – да она была рукописная, а не напечатанная на станке. Его воображение рисовало чернеца, склонившегося над рукописью в полутемной монастырской келье, и гусиным пером старательно выводившего букву за буквой при свете оплавившейся свечи. Труд не из легких, но Андрей, почему-то, в те минуты доброй завистью позавидовал монаху, писавшему эту Библию, и ему захотелось самому оказаться на месте инока, его прельщала такая тихая и задушевная беседа с Богом.
Смысл прочитанного, ясно дошел до его сознания только тогда, когда он прочел:
«И бысть по днехъ, принесе Каинъ от плодовъ земли жертву Богу:
И Авель принесе и той от первородныхъ овецъ своихъ и от туковъ ихъ. И призре Богъ на Авеля и на дары его:
На Каина же и на жертвы его не внятъ. И опечалился Каинъ зело, и испаде лице его.
И рече Господь Богъ Каину: вскую прискорбенъ былъ еси; и вскую испаде лице твое;
Еда аще право принеслъ еси, право же не разделилъ еси, не согрешилъ ли еси; умолкни: к тебе обращение его, и ты темъ обладаеши».
А нужны ли были Богу все эти дары – стал размышлять Андрей – вряд ли Он в них нуждался. Он, почему-то, вспомнил Серёженьку, на которого крестились, и за которого молились все бабульки прихода, и которому они незаметно клали в карман свои пирожки. Андрей видел, как юродивый эти пирожки, находя их в своих карманах, раздавал нищим, которые всегда стояли у входа в собор. Нуждался ли в пирожках юродивый – получается, что тоже нет. Похоже, эти подношения были больше нужны самим бабулькам – это было видно по их счастливым лицам, когда они отходили от Сереженьки. Да и он сам всегда радовался, когда отдавал найденные пирожки с булочками нищим. Получается, что сей акт милосердия, пусть он и кажется со стороны пустым баловством, заметно очищает душу от греховных мыслей, препятствующим обретению духовной животворящей благодати, укрепляющей дух и вливающей жизненные силы. И Бог позволяет людям делать подношения, лишь для того, чтобы они становились чище, а значит и духовно богаче.
Андрею стала понятна еще одна причина, по которой ему стало, так неловко находиться, рядом с Сереженькой, смотреть ему в глаза. Убогий мог себе позволить отдавать всего себя абсолютно всем, раскрывать перед каждым свой удивительный мир, стремясь, поделится им бескорыстно, а Андрей, подсознательно понимал, что не может дать ничего равноценного юродивому взамен, а быть просто потребителем ему не хотелось. Он казался Андрею чужим, не таким как все, не от мира сего, и Андрей никак не мог увидеть, что может быть общего у него с юродивым, и чем он может отблагодарить его за его доброту, мысль же о пирожках ему казалась просто несерьезной. Теперь же он понял, что только та частица Бога, что есть у него в сердце и у Серёженьки их сближает – они оба создания Божии. Теперь до него дошел смысл слов Спасителя – «Возлюби ближнего своего», где ближним являлся абсолютно каждый, как создание Божие, носящий частицу Бога в своем сердце.
Вот и Серёженька кормится не бабушкиными пирожками, а тем, что помогает ближнему, отдавая ему свое теплое участие, он не растрачивает себя, а напротив, укрепляет. В свою очередь и бабушки, отдавая Серёженьке свои пирожки, так же получают свою благодать. Андрею стал понятны слова Спасителя, возлюбить врага своего – ведь и враги наши, то же создания Божие, и, ненавидя их, мы ненавидим и частицу Бога в их сердцах, а это уже великий грех. Да, любить своих врагов значительно труднее, чем любящих нас, но это нужно, в первую очередь, самому дарящему свою любовь для спасения своей души и обогащения духа. Возлюбив врага, человек, тем самым, убивает в себе бесовскую гордыню – главное препятствие к духовной благодати.
Ну, а если враг отвергнет, предложенную ему любовь и дружбу, то это его печаль – Бог ему судья. Главное, все это нужно делать искренне и от чистого сердца, как Авель, выбравший самого лучшего и чистого агнца из своего стада, как это делает Серёженька, а не как Каин, пытавшийся отблагодарить Бога чисто формально.
Сереженька – избранный Богом, для вразумления нас грешных – понял Андрей.
Тут Андрею вспомнились и слова Серёженьки – «Окунись в свои корни, там найдешь ответ» – и теперь он точно знал, что этим хотел ему сказать юродивый.
Теперь сам смысл жертвоприношения Андрею стал ясен, а равно и сакральный смысл молитвы, и милостыни, и он приступил к рассмотрению текста, в котором говорилось о принесении в жертву Исаака. Андрей начал читать.
И бысть по глаголехъ сихъ, Богъ искушаша Авраама и рече ему: Аврааме, Аврааме. И рече: се азъ.
И рече: поими сына твоего возлюбленнаго, егоже возлюбилъ еси, Исаака, и иди на землю высоку и вознеси его тамо во всесожжение, на едину от горъ ихже ти реку.
Вот и тут – понял Андрей – Бог вовсе не желал смерти Исаака, не собирался разлучить отца с единородным и возлюбленным сыном, который достался ему по милости Божией лишь в глубокой старости, и тем был особенно любим. Бог только искушал Авраама, но для чего – Андрею по-прежнему было не понятно.
Андрей блуждал взглядом по тексту, по побледневшим от времени буквам, сохранившимся на пожелтевшей бумаге, но ответа нигде не находил. Его рука как-то сама собой открыла наугад Писание, и Андрей прочел отрывок о том, как царь моавитян, увидев, что победа склоняется не на его сторону, принес в жертву на городской стене своего старшего сына.
А ведь он принес в жертву не просто сына – неожиданно осенила Андрея догадка – моавитянский царь принес в первую очередь свою детскую беззащитность.
В каждом взрослом человеке, видимо, живет ребенок, беззащитный и слабый, наивный и доверчивый. Вот и этот царь, видя свою неспособность противостоять опасности, принес в жертву именно того ребенка, что жил в нем. И который, делая его слабым и неспособным к сопротивлению, мешал ему победить своего врага. Совсем, как египтяне, что расставались с мешавшей им девственностью.
А почему непременно старшего сына нужно было приносить в жертву. Почему они все именно первенцев своих приносили в жертву. Вот и в книге «Исход» говорится, что Господь, чтобы наказать египтян, поразил всех их первенцев.
Скорее всего, именно с появлением первого ребенка и в отце рождается ребенок. И такой отец становится слабый, безответственный, неспособный к принятию серьезных решений, легкой добычей для любого врага. Получается, что поразив всех первенцев египтян, Господь лишил их возможности принести в жертву того ребенка, что жил в каждом из них, оставив их беззащитными до конца их дней. Или точнее, египтяне сами пожалели отдать Богу своих первенцев, пожелав остаться беззащитными детьми.
В этом жертвоприношении, несомненно, есть определенный смысл. Во-первых, избавившись от своей инфантильности, мужчина действительно становился главой семейства, сильным защитником, мудрым управителем, а главное, что его последующие сыновья уже воспитывались мужчинами, в полном смысле этого слова, а не игривыми беззаботными шалунами. И такие сыновья уже были более приспособлены к жизни, у них чувство ответственности было уже гораздо выше, что значительно повышало и крепость их рода.
А во-вторых, как девственность, препятствовавшая зачатию, а значит и плодоношению, приносилась в жертву, так и здесь, приносилась в жертву инфантильность, как серьезное препятствие зачатию потомства. Ведь зачатие – это удел мужчины, а не ребенка. А ребенок, даже взрослый, если и сможет зачать, то от него можно ожидать только хилое потомство, такое же, как и он сам. Вот поэтому так важно было именно первенца принести в жертву.
И Авраам воспринял слова Бога столь безропотно, нисколько не сопротивляясь. Он верил в то, что Бог желает его видеть отцом многочисленного народа и сделает все, чтобы Авраам соответствовал своему предназначению. Авраам видимо понимал, что тот ребенок, который народился в нем с рождением Исаака, будет только препятствовать ему, быть мудрым и справедливым отцом народа. Поэтому он, нисколько не сомневаясь, в справедливости решения Бога взял сына своего Исаака и отправился в путь, чтобы принести его в жертву, а вместе с ним и свою инфантильность.
«И простре Авраамъ руку свою, взятии ножь, заклати сына своего.
И воззва ангелъ Господень съ небесе, и рече: Аврааме, Аврааме. Онъ же рече: се азъ.
И рече: да не возложиши руки твоея на отрочища, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познахъ, яко боишися ты Бога, и не пощадилъ еси сына твоего возлюбленнаго мене ради» – прочитал Андрей.
Но Андрей почувствовал, что есть еще и третья причина, которую простой логикой объяснить невозможно.
Бог не допустил того, чтобы Авраам убил своего сына, видимо потому, что на той горе, Авраам мысленно уже принес в жертву того ребенка, что был в нем, избавился от своей инфантильности, стал мужественным и ответственным и свободным. Бог увидел это, и справедливо посчитал, что приносить самого Исаака в жертву уже будет лишним. Возможно это был первый случай бескровной жертвы, жертвы духовной.
Я, кажется, сказал, ответственным и свободным – удивился Андрей. Но если разобраться, то действительно чем больше ответственности Бог дает человеку, тем у него и больше свободы действия, тем больше его созидательная способность. Кому-то Он дает ответственность исправно выполнять свою работу, кому-то руководить другими работниками, но Серёженьке Бог дал больше – Серёженька ответственен за нас грешных. Серёженька всегда готов не задумываясь отдать жизнь за любого из нас, ради нашего же спасения, поэтому и силы ему Бог дает больше, чем остальным, поэтому и награду свою он получает не в рублях, а в благодати Божьей.
Почему же у современного человека нет никаких ритуалов, связанных с устранением его инфантильности? – размышлял Андрей. Почему же этот момент вообще упускается из виду. Нет, я не имею в виду, чтобы родители буквально сжигали своих первенцев на кострах – Боже упаси. Но избавиться от того ребенка, что подчас крепко сидит в каждом родителе и управляет им, было бы не плохо. Тогда бы мы меньше сталкивались бы с капризными и слабовольными взрослыми, для которых, порой, их капризы, связанные с чувственными удовольствиями стоят на первом месте, а их собственные дети уже на втором. Тогда бы было меньше отцов алкоголиков, азартных игроков и любителей ходить налево. Было бы меньше матерей пребывающих в своих иллюзиях, в своих детских играх, в которых их дети порой присутствуют в качестве кукол, с которыми они делают, что захотят, как в случае мамы той девочки. Но самое ужасное наступает тогда, когда ребенок вырастает, и его мать, ни за что, не желая расставаться со своей любимой игрушкой, не отпускает его от себя, вцепившись в него мертвой хваткой. И такому ребенку порой очень трудно вырваться из объятий своей мамаши, чтобы завести свою семью, продолжить жизнь на земле. Воспитать полноценного человека такие родители вряд ли способны. Но все-таки природа берет свое, и дети сами себя приносят в жертву во спасение своих родителей, как та девочка.
Впрочем, у современного человека есть Бог, Который учит ежедневному духовному подвигу, ежедневному принесению своей инфантильности в жертву, и не только одну ее, но и все свои пороки. Ну, а если люди Бога забывают, тогда действительно приходит смерть и страшные испытания в виде войн, голода и болезней. Для россиян весь двадцатый век, когда они не просто забыли Бога, а сознательно отвернулись от Него, прошел в самых страшных войнах, какие были за всю историю человечества, через голод и лишения. Неужели этот урок останется непрочувствованным?
(продолжение следует)
|
| Категория: повести | Добавил: shakespen (06.03.2009)
| Автор: Игорь Мельников E
|
| Просмотров: 434
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
