|
|
Жертвоприношение. ч.1б
Пробегая глазами еще и еще раз по работам, взгляд Андрея остановился на незавершенном карандашном портрете загадочного незнакомца, смотревшего на него со стены. Андрей сам так окрестил и саму работу, и тот персонаж, который он тщетно пытался долгое время изобразить. Сейчас он уже смутно помнил все подробности связанные с этим человеком, он помнил лишь то, что он видел его всего два раза, не больше, несколько лет тому назад, по виду обыкновенного, ничем не примечательного мужчину. Но когда он по памяти попытался воссоздать на ватмане его образ, то столкнулся с поразительным феноменом – Андрею никак не давались его глаза. Это были удивительные глаза. Это про кого угодно можно было сказать, что у него глаза грустные или веселые, печальные или задумчивые, то только не про этого господина, в глазах которого читалось все одновременно от нежной любви до испепеляющей ненависти, от неистребимого желания жить любой ценой, до самопожертвования во имя жизни. В его глазах читалось все одновременно и неистовое желание доказать всему миру исключительную значимость своей самости, и мудрое созерцание Вселенной на жалкие потуги крошки Земли, затерявшейся среди миллиарда миллиардов звезд; величие духа и смирение плоти. Его глаза излучали одновременно и жизнь, и смерть, как начало новой жизни. В его глазах светилась некая вселенская мудрость, которую Андрей смог угадать в его глазах, но передать ее на ватмане сил не хватило – портрет так и остался незавершенным.
Время от времени Андрей возвращался к этой работе, в минуты, когда ему казалось, что он, наконец-то, разгадал тайну глаз незнакомца, тогда он брал карандаш и подправлял глаза на портрете. Но проходило время, и он убеждался, что он еще очень далек от истинного понимания души этого человека. Вот и сейчас, разглядывая его, Андрей понимал, сколь он был наивен в своих тщетных попытках, объять необъятное. Но сегодня ему, как никогда, показалось, что должно что-то произойти, что поможет ему открыть тайну загадочного незнакомца, или, по крайней мере, заметно приблизить его к разгадке этой тайны. Ему даже показалось, что незнакомец по-доброму улыбается Андрею, как своему, причастному к его тайне.
Ему вдруг подумалось, что именно появление этого человека в его жизни, так сильно повлияло на него. Да, сейчас он припоминал, что как только он сделал первый набросок загадочного незнакомца, он вдруг стал задумываться о вещах, о которых раньше он и понятия не имел, или имел очень отдаленное представление, но никогда о них всерьез не размышлял, отвлекаясь на другое. С появлением незнакомца в его жизни, он вдруг начал внимательнее относится ко всякого рода мелочам, которые были сплошь и рядом, и которые могли поведать Андрею об окружающем мире многое. Цепляясь одна за другую, порой, эти мелочи выстраивались в интересную цепочку событий, дат и фактов, повествующих удивительные истории о себе, о времени, о людях…
Сейчас, по прошествии времени, он вспоминал, как именно с того самого момента, когда появился в его жизни незнакомец, он стал заглядываться на большущий тополь, что рос у него под окном. Дерево, которое Андрей знал с малых лет, которое буквально с детства стояло у него каждый день перед глазами, но до встречи с незнакомцем, Андрей воспринимал его, как само собой разумеющееся, и даже не предполагал, какую силу оно таит в себе.
Сначала он, сидя на подоконнике и разглядывая дерево, мог долгое время смотреть на него, просто так, ни о чем при этом не думая. Это было удивительное состояние – видеть перед собой живой кусочек природы и при этом не испытывать никаких ни мыслей, ни чувств. Он мог просто наблюдать за тем, как дерево качает своими ветвями на ветру, какую интересную игру линий предлагают изгибы его ветвей, веток и веточек, какие замысловатые тени отбрасывает они на землю, как птицы органично вплетаются в его бытие.
Со временем он стал обращать внимание на различные небольшие изменения в нем. Сначала более бросающиеся в глаза, такие как опадание листвы осенью, или появление новых листочков весной. В эти периоды он брал себе за правило ежедневно созерцать за теми изменениями, которые происходили в облике тополя. Как он, каждый день, сбрасывая листочек за листочком, отходил ко сну осенью, и как весной, с появлением на его ветвях сначала еле заметных бледно зеленых точечках, которые с каждым днем увеличивались до размеров больших листьев, как само дерево с появлением на нем листьев преображалось.
Но потом он стал находить изменения и в сезоны не связанные с явными изменениями – зимой, или летом. Он мог наблюдать, как тополь изменяется в течение суток. Утром или днем он садился на подоконник и, глядя на дерево, сравнивал его с тем, каким оно был накануне. Правда, описать эти изменения уже было гораздо сложнее. Было бы сложно описать неуловимый взгляду изменившейся за сутки изгиб каждой веточки, их окраску, настроение. Но все эти изменения не пропадали бесследно, все они неповторимым живописным полотном оседали в его голове, а уже сознание помимо его воли анализировало увиденное, описывала его, и делало выводы. И так изо дня в день, из года в год, ежедневных наблюдений за деревом, когда по десять минут, а когда и по целому часу кряду делало свое невидимое дело. И что удивительно, такая практика помогла ему лучше разбираться и в людях, видеть малейшие нюансы их настроений, и более того, предполагать объективную причину этих настроений, и даже, отчасти, предвидеть продолжение.
О своем созерцании тополя Андрей никому не рассказывал, даже своему школьному другу Петьке, с которым был связан крепкой дружбой еще с первого класса. С одной стороны он боялся, что он все равно ничего не поймет, а объяснить ему он, скорее всего, ничего не сможет. Но главное, где-то подсознательно он понимал, что это его мир, куда постороннему, точнее сказать, непосвященному вход строго настрого воспрещен, что непосвященный, в лучшем случае, просто ничего не поймет. Что это так же, как с живописью, которую по-настоящему понимают только единицы, которые долго учились тому, чтобы понимать ее. Петька же и в живописи ничего не понимал, и даже не стремился к этому, но Андрею он был дорог именно как друг, какие встречаются далеко не каждому. Петька был другом на всю жизнь, тем и дорог.
Впрочем, его и самого сколько раз подмывало рассказать ему обо всем, поделиться с ним своими мыслями, научить его смотреть на мир шире, обогатить свой внутренний мир. Особенно такое случалось после очередного маленького для себя открытия Истины, когда чувства начинали преобладать над разумом. Но всякий раз, когда способность соображать возвращалась к нему, он начинал понимать всю нелепость данного предприятия. Он просто видел, что Петька, который был поглощен своими, земными делами просто не готов не то, что к подобной практике, но даже к пониманию того, для чего все это нужно для нормального, с его точки зрения, человека.
Андрей понимал, что, несомненно, загадочный незнакомец появился в его жизни не случайно. Одного только не мог понять – почему только к нему одному, почему он не появился в жизни того же Петьки, но тем не менее он был благодарен судьбе, за эту встречу.
И еще после знакомства с ним он стал замечать за собой одну странность – он стал воспринимать мир так же, как он воспринимал его в детстве, когда он был ребенком. В детстве его сознание также реагировало на тысячи разных мелочей, которым его детское воображение придавало свой смысл, отличный от того, какой придавали им взрослые. Воображение рисовало свои образы, далеко отличающиеся от общепринятых, определяя, таким образом, каждому из них свое место в его мире. Потом все это куда-то пропало, а тогда одни явления его восхищали, другие радовали, третьи пугали, и все вместе заставляли его глубоко задуматься, но всегда реакция на них была искренней. Вот и последнее время его так же, как в детстве все чаще и чаще стали посещать яркие впечатления, вырывая их из моментов, казалось бы незначительных, из таких, на которые он бы в другое время просто не обратил бы внимания, как на явления вполне само собой разумеющиеся.
Поначалу его даже пугала такая ненормальная для взрослого мужчины реакция, и он даже стал серьезно опасаться за свое самочувствие, подозревая, что у него начинает развиваться что-то вроде шизофрении. Но потом успокоился, видя, что его реакция на вещи бытовые и повседневные вполне адекватная, такая, какая и должна быть у любого нормального человека. По крайней мере, все эти странности восприятия окружающего мира знакомым в глаза не бросались, и они не замечали за ним никаких отклонений в его поведении, и это его успокоило. И потом та радость, что приносили ему его новые яркие впечатления, и то состояние искренней непосредственности и детской открытости миру были ему намного дороже общепринятых норм и правил, поэтому он не стал бить тревогу, а оставил все как есть. Единственно, он попытался взять это хоть как-то под контроль и при людях, особенно малознакомых, вести себя, придерживаясь общепринятых норм и правил, возможно, не столько опасаясь за свое реноме, сколько за свой мир, в котором он жил, кожей чувствуя опасность, исходящую от мира, который его окружал.
И опасения за свой мир были не напрасными. Андрей, в тот момент уже понимал то, что его индивидуальный мир к его зрелому возрасту уже вполне сформировался, обозначившись своими границами, и наполнившись вполне осязаемым содержанием, и что теперь он нуждается в защите от постороннего вторжения. Он чувствовал, что вход в него открыт только ему одному, и он не может, даже если очень захочет, никого туда впустить, пусть и просто в гости, он понимал, что это просто невозможно. И потом, любой другой, пусть и случайно очутившийся в нем, начнет его разрушать, подстраивая его под себя, а расставаться со своим миром он никак не хотел.
До того, как у него еще не было своего мира, он все свое сознательное творчество тщетно пытался наделить своих героев на холстах какими-то наилучшими человеческими качествами, изображая лишь внешнюю форму, используя при этом примитивную логику, убогие стереотипы рационального мышления. Он не пытался заполнить эту форму внутренним содержанием, чтобы его образы обрели свои души, которые могли бы по-настоящему раскрыть его наилучшие человеческие качества. Он даже не имел представления о том, что это возможно.
Что поделать, его так учили, а своих мозгов не хватило догадаться, что дух нельзя постичь логикой, что душа подвластна пониманию только душе, но своей души у Андрея тогда еще не было, не было ее и у героев его картин. И только тот несмышленыш, который воскрес в Андрее, смог доходчиво объяснить ему, в чем тот постоянно заблуждался. Его малыш, его первенец, как называл его сам Андрей, смог научить его тому, что не смогли, в свое время, ни художественная школа, ни академия.
(продолжение следует)
|
| Категория: повести | Добавил: shakespen (05.02.2009)
| Автор: Игорь Мельников E
|
| Просмотров: 475
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
|
| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
